DHTML JavaScript Menu By Milonic
Новости РОС    


Научная статья

О.Н.Яницкий ««Турбулентные времена»: слоган или проблема социологии?»

Абстракт. «Турбулентные времена» – девиз предстоящей в этом году конференции Европейской социологической ассоциации. В статье сделана попытка системного осмысления понятия «турбулентные времена» как критического состояния существующей мир-системы. Кратко освещаются существующие научные подходы к проблеме, дается определение этого понятия, выявляются ключевые причины и акторы, включая массовые социальные движения, порождающие феномен «турбулентности», а также рассматриваются пути изменения социологии как научной дисциплины с целью ответа на этот глобальный вызов современности. Интерпретация феномена «времени турбулентности» предпринята в рамках концепции «общества всеобщего риска», предложенной автором данной статьи в конце 1990-х гг.

Ключевые слова: глобализация, мировой порядок, междисциплинарные исследования, «турбулентные времена», Европа, Россия.


1. Проблема и ее контекст

Феномен «социальной турбулентности» не нов для социологии – под разными именами он существовал всегда. Все времена «турбулентны», поскольку содержат разнонаправленные силы и действия. Хотя базовые характеристики состояния мир-системы, данные М. Арчер, У. Беком, И. Валлерстайном Д. Беллом, Э.Гидденсом, В. Иноземцевым, М. Кастельсом и многими другими, остаются практически теми же: нестабильность, неопределенность, непредсказуемость, – все же, как мне представляется, некоторые акценты тогда не были сделаны; одновременно произошли новые существенные сдвиги. Попробую их кратко обозначить.

1.1. Мир-система находится в стадии всеобщего риска – это моя принципиальная позиция (Яницкий, 1998, 2000, 2003; Yanitsky, 1998, 2000). Человечество живет сегодня в рискогенной среде, где угроза взаимного уничтожения сохраняется, где алчность смешана со страхом; дефицит невозобновимых ресурсов и продуктов питания растет; растет и число малых войн и актов целенаправленного насилия. Наблюдается синергетический эффект наложения прошлых (неразрешенных) проблем и новых глобальных вызовов: одна катастрофа наползает на другую, межкризисные периоды сокращаются, а выход из очередного кризиса становится затяжным, большинство конфликтов не разрешаются, а «замораживаются». Терроризм, рожденный взрывчатой смесью массовой безработицы, полуголодного существования миллионов и радикальных идеологий, – еще одна причина возникновения общества всепроникающего и непредсказуемого риска. Изменилось и само понятие силы: «слабая сила» может причинить ощутимый вред куда более «мощной» силе. В подобных условиях общества европейского типа более не могут выполнять роли плавильного котла культур. Напротив, тенденции к конфронтации «коренных» и «пришлых», «чужаков» на всем европейском континенте усиливается. В конечном счете мир получил новое социологическое измерение: он все более разделяется на «свободных» риск-производителей и вынужденных риск-потребителей (Яницкий, 2004).

1.2. Меняется баланс сил, перекраивается геополитическая карта мира. Баланс сил главных мировых игроков: США, Европейского Союза (ЕС) и стран БРИК – неустойчив. Геополитическая нестабильность порождается и усиливается их эгоистическими интересами или ошибочными политическими решениями, в результате которых возникают зоны и целые государства перманентных военных конфликтов, из которых нет выхода.  Кстати, не могу согласиться с Ю. Латыниной, что только фундаменталистские режимы создают ситуации (Латынина, 2011), то есть проблемы и конфликты. А как же тогда современный Афганистан, а до этого Ирак и т.д.? Но сделки этих режимов с «европейскими», включая экономические и моральные, тоже создают проблемы и конфликты.

«Турбулентность» порождается также все более ожесточенными ресурсными войнами  (Кьеза, 2006). Так, раскол Судана может оказать катастрофическое воздействие на Египет поскольку «Южный Судан планирует гидроузлы в верховьях Нила. Это оставит Египет без воды, и тут пойдут такие катаклизмы, что по сравнению с нынешними событиями они покажутся добрыми старыми временами» (Сатановский, 2011, с. 3).

Вообще, период неустроенности отмечен неожиданными взрывными протестными действиями масс, которые, способны не только изменить этот хрупкий региональный баланс, но и всю геополитическую карту мира.  Недавние события в Северной Африке демонстрируют характерный для высоко интегрированной мир-системы «эффект домино», причем он носит метаболический характер: нестабильность не только распространяется территориально, но и порождает цепь перехода одних критических состояний, например политических, в другие – экономические, социальные, институциональные, культурные. В данном случае этот метаболизм критический – он есть не что иное, как выброс  «энергии распада».

1.3. «Эпоха относительного спокойствия» закончилась. Назревают качественные сдвиги в основополагающих ценностях и целях обществ. Продолжающийся рост народонаселения Земли, по крайней мере треть которого не обеспечена минимальным набором продуктов питания, терроризм уже ставший повседневностью, множественные этнические и межнациональные конфликты, природные и техногенные катастрофы, угроза глобального изменения климата стимулируют в совокупности сдвиг в целях и ценностях мир-системы: от накопления богатства и роста качества жизни к усилиям по снижению рисков и угроз. Безопасность и здоровая среда обитания «здесь и сейчас» вытесняют мечту о вечном всеобщем благоденствии.

1.4. Как квалифицировал новую ситуацию М. Кастельс, сегодня Западный мир и его сателлиты столкнулись с мощной анти-системной силой, не имеющей ничего общего с западными культурой и укладом жизни. Эта анти-системная сила все глубже проникает в страны, представляющие собой ядро европейской цивилизации и культуры. Размежевание на богатых и бедных осложняется их культурными различиями и, прежде всего, мировоззренческими, идеологическими.

1.5. Как признают сами лидеры объединенной Европы, европейский либерализм в его нынешней форме потерпел поражение – он выродился в свою противоположность: бюрократический фундаментализм, что имеет два следствия. Первое: накопление общего блага замедлилось не только в обществе в целом, но и у отдельных индивидов. Второе: параллельно с этим процессом сокращается и накопление социального капитала, а мир в целом  все больше охватывается выбросами вандализма, варварства и массового недовольства. Эти процессы я называю выделением энергии социального распада, характерных для общества всеобщего риска (Яницкий, 2003). Происходит обесценение человеческого и социального капитала, потому что сдерживание «турбулентности» требует все больше ресурсов (для «замораживания» вооруженных конфликтов, сдерживания терроризма, обеспечения гуманитарной помощью беженцев и вынужденных переселенцев и т.д.). «Турбулентность» умножает бюрократию, так как число учреждений и их персонала, обслуживающих ее разные формы, неудержимо растет.

1.6. Возникновение «турбулентности» как следствия резкого введения свободного рынка подтверждается 20-летним опытом реформ в России. Вот типичная формула адептов рыночного фундаментализма: «Экономическая свобода неизбежно приводила к расслоению на тех, кто был склонен к бизнесу, готов рисковать, и тех, кто больше ценил спокойствие, предпочитал быть ведомым. В этом разделении – одна из целей реформы…Но в конечном счете экономическая свобода повышает эффективность, улучшает положение всех членов общества» (Ясин, 2010. с.19). А вот всем известные их итоги: коллапс и/или перерождение институтов науки, образования, здравоохранения, социальной защиты, сельского хозяйства, большинства отраслей промышленности; социальное расслоение на порядок большее, чем до реформ, невосполнимые демографические потери, резкое снижение человеческого и социального потенциала  и т.д. Но главный итог – неопределенность перспектив, потому что модель «экономической свободы» в ее российском варианте привела к ручному управлению, решению сиюминутных проблем.

1.7. «Турбулентные времена» есть жизнь взаймы. Само общество потребления и связанные с ним инфляция, растущий дефицит продовольствия и т.д. порождают этот феномен. Будущее как капитал уже заложено и перезаложено, причем это касается не только индивидов, но корпораций и целых государств. Внешние и внутренние заимствования, накачка государством экономики деньгами, взятыми в долг у международных финансовых организаций, перманентная реструктуризация долгов индивидов и предприятий – все это разные стороны жизни взаймы. На забудем, что 2011 г. – это год пика выплаты по долговым обязательствам стран еврозоны, бравших деньги взаймы. Российский бюджет также дефицитен. 

1.8. В мире становится все больше людей, которых З. Бауман назвал «человеческими отходами». Следствием бюрократического фундаментализма с его всепоглощающей алчностью, страстью к кодификации всего и вся, ставящей непреодолимые барьеры для социальных лифтов, является огромное число людей без корней. Появление этих скитальцев XXI века, часть из которых деградирует до уровня вандализма и варварства, есть оборотная сторона либерального проекта глобализации, которая при помощи «свободного рынка» исключила миллионы людей из цивилизованного мира. Либеральная бюрократия долгое время предпочитала не замечать их, или просто подкармливать. Последнее десятилетие Европейский Союз быстро расширялся, но внутри него росло число людей и/или сообществ, живущих фактически в этнических гетто. Но, как показали сомалийские пираты, удел «подкармливаемых» бедняков и скитальцев уже не устраивает. Они становятся бандитами, пиратами, моджахедами, членами неопознанных вооруженных формирований.

2. Сдвиги в политике как таковой

2.1. Уже давно замечено, что традиционные политические институты теряют свое значение и смысл. На их место приходят разнообразные формы того, что У. Бек называет суб-политикой или неполитической политикой. Далее, экспансия ЕС вовне сократилась, тогда как внутренние проблемы занимают все большее место в политической повестке дня: за культурное разнообразие ЕС, его политикам приходится платить все более высокую цену. В-третьих, СМИ и интернет стали главным полем политической борьбы. На смену борьбы идеологий и программ пришла борьба виртуальных образов и публичных фигур. Серия разоблачений, сделанных Дж. Ассанджем, – это символ того, что человек+интернет, то есть сетевой актор, может вызвать серьезные потрясения на политическом поле. И более того – мобилизовать серьезные финансовые средства, например, на борьбу с коррупцией (Интернет.., 2011). Все это подтверждает тезис М.Кастельса, что сегодня политическая конкуренция вращается вокруг «персонализированной политики». Отсюда, главным орудием в этой борьбе является «репутационное убийство». Звездами на политическом небосклоне становятся судьи и прокуроры. Это стоит больших денег, поэтому политика как политика скандалов и разоблачений становится очень дорогим бизнесом (Castells, 2000). Политика  сегодня – это не борьба идей и программ, а пиар и бег наперегонки. В России также наблюдается введение института символического представительства: «депутат–фракция», главная функция – «трибун» (Зудин, 2010, с.68).

2.2. Во взаимоотношениях государства и гражданского общества наблюдаются противоположные тенденции. С одной стороны, государство уже проникло практически во все сферы социальной жизни: образования, здравоохранения, правосудия, полицию и другие социальные службы; оно также является производителем вооружений, нанимателем, инвестором и т.д. Но огосударствление означает не только бюрократизацию, снижение эффективности, инвестиций и общее замедление развития – оно вызывает растущее сопротивление ему со стороны гражданских инициатив и общественных движений, как сетевых (случай Ассанджа), организованных, так и массовых движений протеста (и даже бунта, переворота), что мы сегодня наблюдаем в Африке. И там, и здесь граждане хотят сами распоряжаться своей судьбой, иметь право голоса, участвовать в публичной политике и принятии решений, быть независимыми экспертами и т.п. И случай Ассанжда (А у нас А. Навального), и события в Северной Африке показали, что «турбулентность» сначала зреет медленно, подспудно, но потом развивается лавинообразно с плохо предсказуемыми последствиями.

2.3. Евроатлантическая модель демократии тоже подвергается сегодня серьезным испытаниям. Как выяснилось в течение ХХ века, она не универсальна, демократий много, а собственно евроатлантическая находится в опасности. С одной стороны, вследствие наплыва эмигрантов в США и Европу, принесших с собой иные формы культуры и социальности, эта модель демократии все более размывается, разрушается, трансформируется. С другой, ограничение доступа иммигрантов к участию в работе институтов власти и влияния (посредством все более сложной и многоступенчатой кодификации этого процесса) является реакцией бюрократии на этот вызов, которая пытается сохранить привычные для нее формы «символической демократии». Но у модели евроатлантической бюрократии есть внутренние проблемы. Бюрократический фундаментализм вовсе не объединяет людей и не стимулирует их к творчеству. Напротив, он их разъединяет, навязывая им заранее предписанные роли.

3. К определению понятия «турбулентности»

3.1. Итак, попробуем дать определение «турбулентных времен» в терминах концепции общества всеобщего риска. «Турбулентность» в  действительности означает крайнюю степень нестабильности мировой экономической и политической системы, когда вероятность достижения точки ее бифуркации и/или слома очень высока. «Турбулентность» это всепроникающий риск ее деградации и разрушения вследствие нового этапа передела мира и его ресурсов, непримиримого конфликта культур, отягощенного локальными конфликтами и войнами.

3.2. События на африканском континенте показывают, что «время турбулентности» действительно существует. Оно может зреть десятилетиями, но возникает неожиданно, носит лавинообразный характер и не имеет предсказуемых последствий. Я полагаю, что мы находимся в преддверии нового передела мира. Более того, есть основания считать, что это будет тотальный передел уже социально освоенного пространства-времени. Речь идет о двух одновременно протекающих процессах: освоении и развитии территорий и пространств, ранее практически нетронутых, и превращении уже социально освоенных, обжитых пространств в мертвые, где социальной жизни не будет и историческое время остановится надолго.
3.3. Появление «времени турбулентности» всегда имеет некоторую «критическую точку», определяемую состоянием общества в целом, но прежде всего состоянием экономики и общественных настроений. Пока экономика развивается и настроение в обществе позитивное, международная бюрократия политикой «кнута и пряника» справляется с недовольством тех, кто ощущает себя обделенными. Но с началом затяжного экономического кризиса, когда жизненные стандарты резко снижаются, массы выходят на улицу, как это было недавно в Греции, Испании, Ирландии и продолжается до сих пор в десятке государств на Севере Африки. Возникает тупиковая ситуация: люди требуют вернуть их прежний уровень жизни, но ничем не хотят пожертвовать для этого. А если хотят начать свое дело, то не могут, потому что бюрократические барьеры слишком высоки.

3.4. Главной скрипкой возникновения «турбулентности  является финансовый капитал, чьи потоки перемещаются по миру практически мгновенно, сопровождаясь изменением потоков рабочей силы, материалов энергии Этот капитал – всепроникающ, «текуч» и безответственен.  В России и ЕС различие между центром и периферией растет в частности потому, что это выгодно этому капиталу. И там, и здесь некоторые государства, области или республики живут на дотации или на заемные средства. Несмотря на наличие интернета, некоторые периферийные провинции отстают от «центра» на целую историческую эпоху.  В целом общества все боле разделяются на два социальных мира: открытый и мобильный и  закрытый и территориально фиксированный.  В таких условиях устойчивое развитие остается не более, чем мечтой. Сегодня устойчивость скорее означает перманентные усилия к выживанию посредством периодической трансформации всего и вся.

3.5. Важнейшим фактором «турбулентности» является изменение взаимоотношений между человечеством и Биосферой. До недавнего времени человек считал себя хозяином природы. Однако сегодня все больше свидетельств тому, что Биосфера (через природные аномалии и катастрофы) все чаще определяет поведение человека и социальных общностей. У.Бек назвал это «эффектом бумеранга». Но, представляется, что ситуация еще более серьезна. Эпоха господства и управления природой сменяется на эпоху сохранения, того, что человеку удалось достичь, построить, накопить. Грядущие изменения климата способны превратить в ничто  многие богатства европейской цивилизации и серьезно изменить уклад жизни на континенте.

3.6. Есть, быть может, быть менее значительные, но также весьма опасные проявления рассматриваемого явления. Среди них: создание разного рода барьеров как внутри Европейского союза (ЕС), так и между ним и странами, в него не входящими; увеличение дистанции между центрами и периферией, центрами и отдаленными провинциями, а также внутри самих мегаполисов; это социальное дистанцирование вызывает трения и напряженность между этими группами, сообществами и государствами, одни из которых продолжают развиваться, тогда как другие – все более отстают. Более того, само время течет в центрах и на периферии по разному, особенно если это детерминируется различием европейской культуры и ислама; «турбулентные времена» генерируются самим фактом разнообразия культур и жизненного уклада много- или наднациональных структур. Их разнообразие – позитивный феномен, когда он осуществляется в режиме взаимного интереса и минимального взаимного доверия, но не в режиме войн и немотивированного насилия; наконец, это – массовая инвазия в Европу чужеродных культур, которые она не способна переварить. Всякая культура способна поддерживать свою идентичность внутри другой культуры только до определенного предела. То, что происходит сейчас в ЕС и у нас, – это процесс де-европеизации этих наднациональных структур.

3.7. Подводя итог, можно утверждать, что сегодня эта политика: 

  • становится все менее наступательной и все более защитной;
  • все большее внимание уделяется внутренней политике поддержания стабильности прежде всего потому, что Европа, включая РФ, окружена весьма «турбулентной» периферией; 
  • внутренняя политика «центра» по отношению к периферийной Европе становится все более вертикальной и инструктивной;
  • все больше внимания отдается политике поддержания «единства в многообразии», прежде всего конфликтам между этно-национальными и конфессиональными сообществами;
  • СМИ мобилизуются  для смягчения этих конфликтов и снижения национальной напряженности;
  • Интернет стал полем и инструментом политической борьбы;
  • сети гражданских организаций и социальных движений играют в ней все большую роль, конкурируя с парламентаризмом как политическим институтом общества.

4. Кто или что продуцирует «турбулентность»?

4.1. Прежде всего феномен «турбулентности» есть результат нескольких процессов. Если мы возьмем европейский континент, то, во-первых, «турбулентность» есть следствие процессов создания ЕС и новой России как таковых. Масштабные пертурбации всегда возникают в результате реализации столь революционных проектов. Причем, если поначалу проект ЕС осуществлялся медленно, шаг за шагом, то после распада СССР он был резко ускорен. Новой России как проекта и сценария ее осуществления не существовало вообще («сделаем новую Россию, а там посмотрим»). Во-вторых, причиной возникновения «турбулентности» была унификация как таковая, тогда как устойчивость отдельных государств и мир-системы в целом вырабатывается в ходе взаимодействия их элементов. К сожалению, этот императив взаимоизменения ни там ни здесь выполнен не был. Так, ЕС просто выставил соблюдение правил своего «внутреннего распорядка» в качестве непременного условия вхождения в него новых членов. РФ многократно меняла как условия объединения, так и «цивилизованного развода».

4.2. Мировой экономический кризис еще раз показал, кто суть главные создатели состояния «турбулентности». Это транснациональный финансовый капитал и связанные с ним наднациональные финансовые институты. Их всепроникающая сила плюс отсутствие ответственности за последствия своих действий являются источниками всеохватывающих рисков как таковые. К тому же, этот капитал и его институты являются создателями всей механики общества потребления, которая также ответственна за нынешнюю нестабильность мир-системы.

4.3. Существовали и иные внешние импульсы, провоцировавшие ее «турбулентность». Чем более США, ЕС или Россия становились привлекательными для окружающих их стран и, прежде всего, для жителей наиболее отсталых из них, тем сильнее было желание последних переселиться туда любыми средствами. Непрекращающийся поток нелегальных иммигрантов – лучшее тому подтверждение. Евробюрократии он был выгоден, так как позволял ей расширяться и оправдывать это расширение. Поэтому она молчаливо потворствовала этому, отсекая лишь тех, кого она считала «лишними людьми».

4.4. Политика принуждения силой или просто насилия до сих пор существует, изменились только ее формы и инструменты. До недавнего времени ЕС практиковал политику перманентной экспансии вовне, носившей название «мягкой силы», что было комбинацией убеждения и принуждения.  Но еще более тревожно, что политика одностороннего насилия в отношении мирных жителей  в форме геноцида, терроризма или этнических чисток, практикуемая неправительственными акторами, включая «неопознанные формирования», получает всеобщее распространение (Stepanova, 2008, 2009).

4.5. Нелишне заметить, что социологи и политики тоже приложили руку к созданию ситуации «турбулентности». Как сказала М. Арчер,  социологи способствовали развитию текущего кризиса тремя путями: пропагандируя индивидуализм в своих моделях человека и форм его деятельности; презентируя индивида как аморального агента, который лишь «исполняет роль», а не осваивает ее  критически посредством собственных ценностей; и, наконец, способствуя абсорбции гражданского общества рынком посредством  всеобщей монетизации всех видов его активности. Со своей стороны, государство способствовало этой абсорбции и бюрократизации посредством введения системы «индикаторов (надлежащего) исполнения» своих функций (Archer, 2010). Фактически, речь снова идет о риске всеобщей кодификации как средстве принуждения.

Но есть не менее глубокая причина: европейские аналитики стремятся наложить на события в Африке и на Ближнем Востоке привычные им схемы интерпретации, скажем, как «цветных революций» в Грузии или на Украине. «Западные аналитики…пишут о событиях на арабском Востоке как о событиях на Марсе. И главная причина этого – разное понимание одного и того же. Для советского человека слово “отсталый” означала “отсталый в сфере производства”…Для западника “отсталый” – неприятие однополых браков. Молодой человек, выходящий с протестом на иранскую улицу, даже отдаленно не представляет себе тех идеалов, которые ему приписывают западные публицисты…Есть абсолютный разрыв цивилизационной матрицы» (Джемаль, 2011, с.3).

5. Новая волна «турбулентности» приближается

5.1. Здесь я имею в виду экологическое измерение рассматриваемой проблемы. Общественное внимание к энергосберегающей экономике и охране среды обитания широко распространено в США и ЕС и гораздо меньше в России. Однако суть реальной политики примерно одинакова: усовершенствование уже существующих структур и функций. Я называю эту политику количественной экологизацией, то есть без существенного изменения ключевых целей и ценностей. Ведущие социологи и ученые-естественники говорят о необходимости иной, качественной экологизации, которая тоже может создать глобальную волну «турбулентности», но она необходима, так как если все человечество примет ценности и цели потребительского общества как норму, оно столкнется с жесточайшим дефицитом солнечной энергии и невозобновимых ресурсов Земли.

5.2. У. Бек утверждает, что в виду грядущих климатических изменений должна произойти экологизация обществ. Без того, чтобы большинство самых различных групп населения не только обсуждало, но и действовало и голосовало за политику климатических изменений, она просто невозможна. Отсюда – центральный вопрос, стоящий перед социологией: откуда может придти поддержка экологическим переменам, поддержка, которая во многих случаях может подорвать их образ жизни,  социальный статус и условия жизни на неопределенное время. Бек полагает, что “чем более мир будет объединяться под флагом политики климатических перемен, тем более эти перемены будут разъединять его” (Beck, 2010). Итак, мы уже перешли к задачам социологии.

6. Задачи социологии во времена «турбулентности»

6.1. Начнем с того, кто есть «глобальный социолог»? По-видимому тот, чьим предметом анализа является мир-система. Но не только как социальное мироустройство, а как социо-био-техническая система в целом. Отсюда следует, что предмет его интереса обязательно будет многосторонним и, следовательно, междисциплинарным. Системная динамика мир-системы – вот его теоретическая задача. Растущее нарушение человеком баланса природных экосистем порождает эффект бумеранга: когда несущая способность среды многократно превышена, она превращается из поглотителя рисков в их производителя и распространителя. Эти риски, распространяясь и трансформируясь, в конечном счете создают ситуацию, когда состояние среды обитания начинает диктовать обществу правила игры, не только «здесь и сейчас», но и на будущее.  В мировой повестке дня  безопасность и наличие ресурсов жизнеобеспечения вытесняют благополучие и процветание. Таким образом, участие в разработке модели поддержания стабильности мир-системы через ее постоянное изменение со снижающимся производством рисков является главной задачей такого социолога.

6.2. Растущее в последние годы число малых и больших экологических и техногенных катастроф «сигнализируют» социологам, что они рискуют проспать некоторый критический момент, за которым возврат к относительно равновесному состоянию мир-системы будет уже невозможен. Тем удивительнее, что, начиная с 1980-х гг., наблюдается спад академического интереса к сценариям эволюции мир-системы. Всегда рискованно подменять рефлексию по поводу катастроф и последующие планы реабилитации простой реакцией на них.

6.3. Функционирование мир-системы основано на миллионах интеракций внутри нее и с природой. Эти взаимодействия носят как вертикальный и горизонтальный, так и обменный характер (метаболизм), и поэтому не могут регулироваться только по принципу «указаний сверху». Отсюда, фокус социологического интереса смещается в сторону процессов (само)регулирования (governance), основанную на сети акторов, которые одновременно сотрудничают, конкурируют, торгуются и в итоге – изменяют друг друга. Эта интерактивная модель регулирования есть модель модернизации механизмов социального миропорядка, но она хороша опять же для относительно стабильных времен, когда перемены происходят постепенно в ходе межкультурного диалога и дипломатических переговоров. Но эта модель, как показали недавние события, не годится для «времен турбулентности», что и подтвердилось молчанием и бездействием как над-государственных институтов, так сети организаций гражданского общества. Это «молчание» – еще одно подтверждение того факта, что мы находимся в точке изменения  базовых принципов поддержания мирового порядка.

6.4. Подчеркнем еще раз: сегодня, когда транснациональная  экономика и политика доминируют, когда финансовый капитал стал всеохватывающим, текучим и  безответственным, социология теряет свой авторитет, публичный вес и роль разработчика стратегий развития мир-системы. Пришло время пересмотра соотношения между ее сервильной, интерпретативной, конструктивистской и критической функциями.

6.5. Идущая сегодня третья волна маркетизации – еще одна форма всепроникающего риска, потому что внутренняя логика развития рынка  ведет к уничтожению любой формы социальности (К.Эрроу). Поэтому, чтобы противостоять этой волне, «мы, социологи, должны выйти за рамки наших внутренних дебатов и повернуться во-вне, но не как слуги власти, а как публичные социологи, собеседники с ее различными группами» (Burawoy, 2008,p.355). М.Буравой называет таких людей «органичными социологами», потому что они непосредственно общаются с публикой…» (Burawoy, 2008, p.355). Значит, социолог должен перейти к «соучаствующему» типу исследования и, если потребуется, выполнять роль адвоката инициативной группы или движения (Yanitsky, 2005). То есть стать посредником между конфликтующими группами интереса.

6.6. Процесс информатизации мир-системы обычно воспринимается как символ и индикатор прогресса, однако у него есть по крайней мере три проблемных области. Первая – это сопротивление акторов всех уровней большей прозрачности, которая неизбежно следует за этим процессом. Вторая – это приход пост-книжной культуры, которая если не подрывает, то существенно изменяет структуру и функции институтов управления, образования и науки.  Третья – это борьба между глобальными игроками за роль «программистов» и «переключателей» СМИ и сетевых систем, посредством которых они формируют глобальную политику (Arsenalt and Castells, 2008).

6.7. Следующая задача социолога – это разработка парадигмы перехода, но не столько как набора требований, сколько как сценария перехода от одного типа мир-системы к другой, экологически более безопасной. В частности, я имею в виду актуальный для нас сценарий перехода от ресурсно-ориентированной ее парадигмы к информационному типа обществу. Вопросы, обозначенные Беком выше, остаются: как про- и контр-экологические силы мировой экономики и политики могут сближаться? Каковы ступени этого сближения-через-разъединение? поворотной точкой этого сближения является переход от «внешнего» ограничения потребления, то есть обусловленного очередной экстремальной ситуацией, к самоограничивающему потреблению.

6.8. Но столь же важной задачей является взгляд социолога на мир-систему «снизу и изнутри». Не только самоограничение потребления, но вся ее модель зиждется на миллионах локальных интеракций. Глокальность обычно понимается как детерминация местных процессов глобальными силами. Но нужен и обратный ход: от местных условий, укладов, обычаев –«наверх» к мир-системе. Удивительно, что необходимость взгляд изнутри–наружу осознается местными гражаднами-экспертами (Макарова и др., 2009), но не социологами.

6.9. Для осуществления названного выше сдвига пригодится метод изучения социально-экологического метаболизма (Fisher-Kowalski and Haberl, 2007) между элементами мир-системы, так как он позволяет обнаружить процессы и продукты потребления, которые можно было бы сократить или исключить вообще. Этот метод весьма эффективен, но для социолога он очень опасен, так как никто не хочет открывать «святая святых»: свои связи и источники накопления (любого) капитала. Как гласит современная поговорка: «Деньги любят тишину».

6.10. Сегодня уже очевидно, что политика толерантности в Европе и мире провалилась, но этот факт не освобождает социологов от  продолжения поиска взаимодействия культур в «турбулентном мире». Как культуры, выросшие на почве христианства, иудаизма, ислама и даосизма, могут сосуществовать – остается насущным вопросом социологии и политики.

6.11. Путь к достижению обозначенных выше целей и перемен лежит через конфликты и борьбу. Большинство современных социологов предпочитают скрывать этот неприятный факт, пряча его за «мягкими» терминами типа напряженность, трения, неудовлетворенность, озабоченность и т.п. Но в конечном счете речь все равно идет о конфликтах и борьбе. Отсюда, публичность есть необходимая предпосылка всех сдвигов и практик, о которых я говорил выше. Социолог должен установить прямой, без посредников контакт с населением, к которому он адресуется. Более того, он должен стать инсайдером, видящим процессы турбулентности «изнутри».

7. Выводы

7.1. Мир-система входит в критический период своей истории. Нынешний период «турбулентности» – лишь прелюдия к более серьезным сдвигам глобального масштаба. В прошлом одна или две империи претендовали на роль сверхдержав. Сегодня таких по крайней мере три. Чтобы удержать свою  власть над миром, эти сверхдержавы или их союзы должны быть еще более мощными. Поэтому идеология либерализма, свободного рынка, политика «сдержек и противовесов», которые соответствовали временам «спокойствия» и накопления богатства, не отвечают вызовам времен всеохватывающих рисков, войн и дефицита ресурсов, угрожающих нарушить существующий хрупкий баланс сил. 

7.2. Экономический и культурный кризис, который охватил ЕС, и РФ, имеет общий знаменатель – экологический, отягощенный идеологическими и культурными противоречиями: западный либерализм и исламский фундаментализм вероятно еще очень долго будут непримиримыми оппонентами. Поэтому социология играет подчиненную роль, в основном фиксируя существующую диспозицию главных сил и господствующих взглядов на мир-систему. Конечно, социология может строить модели ее динамики, но тогда она перестанет быть социологией в ее современном понимании, превратившись  в системную динамику.

7.3. Более конкретно: социология должна преодолеть свою двойную изоляцию: от процессов выработки идеологии мирового развития и от других наук. Только тогда она станет способной социологически интерпретировать факты и концепции, полученные другими науками, а также – мировидение и идеологии, отличные от европейского либерализма. Это – не призыв к толерантости и полному отказу от применения силы, а к партнерству, к работе рука об руку, чтобы находить мирные пути разрешения конфликтов, основанных на различии идеологий.

7.4. Если еще более конкретно, то речь идет о публичной роли социологии, о социологии-для-практики. Вот некоторые теоретические и прикладные задачи такой социологии: 

  • разработка принципов поддержания стабильности Биосферы как всеобщей предпосылки сохранения устойчивости мир-системы и входящих в него обществ;
  • поиск социально-политических средств для достижения их мирного сосуществования;
  • социология не может не участвовать в поиске средств сокращения различий между богатым Севером и бедным Югом;
  • справедливость и доверие должны быть ценностными основами любых социальных проектов, направленных на развитие различных элементов мир-системы;
  • социология должна помогать становлению и укреплению гражданского общества как в Европе, так и мире в целом, поскольку его связи и сети играют всевозрастающую роль в формировании социального порядка мир-системы;
  • приоритетной сферой публичной социологии является изучение социальных движений и процессов самоорганизации в местном и глобальном масштабе.

7.5. Сказанное выше не отрицает существования национальных социологических школ с их специфическими сферами интереса, культурно-детерминированной методологией и т.д. (Здравомыслов, 2010). xannonce Я только утверждаю, что все они включены в глобальный контекст и поэтому должны отвечать на его старые и новые вызовы.

Литература

  1. Джемаль О. 2011. Интервью. Газета «Наша версия» 21-27  февраля. С . 3.
  2. Здравомыслов А. 2010. Поле социологии в современном мире. М.: Логос.
  3. Зудин 2010. К сообществу элит. Трансформация политического режима в России. Общественные науки и современность. №6, с. 63-80.
  4. Интернет как инструмент борьбы с коррупцией. 2011. Полный Альбац. Эхо Москвы. 07 февраля.
  5. Кьеза Дж. 2006. Война империй: Восток – Запад. Раздел сфер влияния М.: Эксмо.
  6. Латынина Ю. 2011. Код доступа. Эхо Москвы, 26 февраля.
  7. Макарова Т.Д., Логинов А.В., Андриевская И.А. 2009. Реформа местного самоуправления в Коми: взгляд изнутри. Сыктывкар: НКФ «Серебряная тайга».
  8. Сатановский  Е. 2011. Интервью. Газета «Наша версия» 21-27  февраля. С . 3. 
  9. Яницкий О.Н. 1998. Социология и рискология, в: Яницкий О.Н., отв. ред. Россия: риски и опасности «переходного» общества. Москва: Институт социологии РАН, С. 9–35.
  10. Яницкий О.Н. 2003. Социология риска. М.: Издательство LVS.
  11. Яницкий О.Н. 2004. Риск-солидарности: российская версия. Интер. 2004. № 2–3. С. 52–62.
  12. Ясин Е.Г. 2010. Слово о Гайдаре. Общественные науки и современность. № 6. С. 17-21.
  13. Archer M. 2010. ‘The Current Crisis: the Silence of the Sociologists’. The Report on the Final Presidential Session, the ISA Conference (Gothenburg, Sweden,  July 20).
  14. Arsenalt A. and Castells M. 2008. ‘Switching Power: Rupert Murdoch and the Global Business Media of Media Politics’. International Sociology 23 (4): 488-513.
  15. Bauman Z. 2004. Wasted Lives. Modernity and its Outcasts. Cambridge, UK: Polity Press.
  16. Bauman Z. 2004. Liquid Modernity. Oxford: Oxford University Press.
  17. Beck U. 1992. Risk Society. Toward a New Modernity. London: SAGE.
  18. Beck U. 2010. ‘Re-mapping Inequality and Power in an Age of Climate Change: The Emergence of “Cosmopolitan” Risk Communities’. Lecture at the ISA World Congress of Sociology, 11-17 July, 2010. Gothenburg, Sweden.
  19. Boli J. and Elliot A. 2008. ‘Facade Diversity: The Individualization of Cultural Difference’. International Sociology. 23 (4): 323-44.
  20. Burawoy M. 2008. What is to be Done? Theses on the Degradation of Social Existence in a Globalizing World. Current Sociology  56 (3): 351-59.
  21. Castells M. 2000. ‘Materials for an Exploratory Theory of the Network Society’. British Journal of Sociology. 51 (1): 5-24.
  22. Delanty G. and He B. 2008. ‘Cosmopolitan Perspectives on European and Asian Transnationalism’. International Sociology. 23 (3): 540-60.
  23. Fisher-Kowalski M. and H. Haberl. 2007. Socioecological Transitions and Global Change. Trajectories of Social Metabolism and Land Use. Vienna: Klagenfurt University.
  24. Lane D. 2010. ‘Civil Society in the Old and New Member States: Ideology, Institutions and Democracy Promotion’. European Societies, 12 (3): 293-315.
  25. Sklair L. 1991. Sociology of the Global System. Lnd: Harvester Wheatsheaf.
  26. Smith D.A. 2001. ‘Editor’s Introduction: Globalization and  Social Problems’. Social Problems 48 (4): 429-34.
  27. Smith D. (2008). ‘Editorial: Beyond Greed, Fear and Anger’. Current Sociology. 56 (3): 347-50.
  28. Stepanova E. 2008. Terrorism in Asymmetrical Conflict: Ideological and Structural Aspects. Oxford: Oxford Univ. Press.
  29. Stepanova E. 2009. One-sided Violence against Civilians in Armed Conflicts. SIPRI Yearbook 2009.
  30. Wallerstein I. (1998). Strukturelle Evolution und das Weltsystem. Frankfurt am Main: Suhrkamp.
  31. Yanitsky O. 1988. ‘Modernization and Globalization from the Perspective of a Transition Society’, pp.165-84, in Gijswijt A., Buttel F., Dickens P., Dunlap R., Mol A. and Spaargarem G., eds. Sociological Theory and the Environment. Proceedings of the 2nd Woudshoten Conference. Amsterdam: SISWO.
  32. Yanitsky O. 2000. ‘Sustainability and Risk: The Case of Russia’. Innovation: The European Journal of Social Sciences. 13 (3): 265-77.
  33. Yanitsky O. 2005. ‘Dialogue between Science and Society’. Social Sciences. A Quarterly Journal of the Russian Academy of Sciences  36 (2): 78-90.
  34. Yanitsky O. 2010. Russian Environmentalism. The Yanitsky Reader. Moscow: Taus.

10th Conference of the European Sociological Association «Social Relations in turbulent times» на сайте РОС 

Перейти в раздел «Научные статьи»

 

Кроме игровых автоматов «Три восьмерки» предлагает получить долю адреналина в зале покера и в букмекерской комнате. Множество игровых автоматов, слоты, лайв игры с живыми людьми, да здесь вообще тысяча возможностей для гемблеров, нажимайте сдесь и вы попадете на сайт Казино Х, которое работает с 2012 года по официальной лицензии Кюрасао. В казино присутствую все популярные азартные игры: рулетки, покер-рум, блек джек, а также большое количество игровых автоматов.


назад

версия для печати

КОММЕНТАРИИ К ЭТОЙ СТРАНИЦЕ



Оставить комментарий
Читать комментарии [1]:

Комментарии к этой странице:
Н.Д. Сорокина    05.03.2011
Точный диагноз. И правильные выводы. Социологам давно пора задуматься о своей роли, о предназначении. Совершенно очевидно, что "нейтральная" позиция социолога сегодня не является адекватной с точки зрения роли социологии в современном мире. Поэтому позиция инсайдера может способствовать получению более эффективных результатов и в науке, и в практической деятельности.